Историчность, "Ы-ы-ыть" и новый стиль гражданских акций

«Если вы вообще предлагаете как основную форму гражданского волеизъявления, то я это называю старый гражданский стиль, потому что, я могу сказать, что такое новый гражданский стиль, сейчас, простите, я закончу» — А. Аузан, из лекции «Гражданское общество в России: вертикальные угрозы», Клуб региональной журналистики.
 
I.
 
Она вошла в класс: длинная, костлявая, с пучком туго затянутых волос. Узкие губы, сжатые гримасой воли, высокомерия, мизантропии. На секунду задержалась у двери: никто не встал, но и не рискнул встретиться с ней взглядом.
 
— Мммммм, — тихо, а затем, как бы набирая обороты, заскользил звук. К нему присоединялись другие — яростные, ненавидящие, трусливые голоса.
 
Она спокойно написала на доске тему — «Восстание декабристов» — и лишь тогда повернулась. Гул чуть стих, но через мгновенье из общего хора вырвалось несколько стыдящих мычаний и дезертиры вернулись в строй. Образцово-показательно сложив руки, внешне не выдавая себя, мы бунтовали. Было страшно. Когда в легких кончался воздух, делали короткий, незаметный вздох и продолжали мычать.
 
Ждали чего угодно: требования подать дневники, вызовов по одиночке, крика. А она презрительно усмехнулась и вышла. Переведя дух, мы орали наперебой, обнимались, рассказывали, кто что заметил. Это была победа! Мы выставили вон эту старую грымзу, чьи уроки были пытками, аукались дурным сном и бесконечным чувством вины на ровном месте.
 
Она доводила нас до бешенства своими ледяными внушениями и презрением. Учитель труда не раз ломал о нас указки, но на него никто не злился: он — свой, он — понятный. Эта же — змея. Ни шуток, ни слез. Глаза навыкате: «Я расскажу вам о истории великих людей. Чтобы вы познали бездну своей серости и убожества». Так и говорила, будто выбивая буквы на камне и превращая нас в маленьких уродцев, дрожащих от страха.
 
Будем справедливыми: беспощадная к другим, она жила под гильотиной собственных, недостижимо-изуверских идеалов. За мычание нам ничего не было. Мы долго гадали: почему?
 
II.
 
Новосибирск, 1 мая 2004 года
 
В афишах-приглашениях на антиглобалистскую монстрацию в Новосибирске было написано: «1 мая мы сделаем то, что хотели сделать всегда, — устроить праздник наших эмоций и чувств. Мы объявим свободу творчества и право каждого на творческий труд и творческий отдых». В назначенный час недалеко от цирка собралось около сотни человек. С дудками, барабанами, трубами, погремушками, свистками, раскрашенными зонтиками и лозунгами вроде «Таня, не плачь!», «Реальность — удел богов», «Мир! Труд! Майя!», «Увы!», «Вбок!», «Где я?», «Тяни одеяло, дели пироги!», «Как-нибудь так!» и др. Подошла милиция. Отобрала транспаранты с лозунгами «Бало!» и «Зае!».
 
Монстранты маршем прошлись по Красному проспекту. Впереди несли большой баннер с надписью «Ы-ы-ыть!». Хотели пройти на площадь Ленина, но силы правопорядка усмотрели в этом беспорядок. Пятерых зачинщиков увели сначала в будку, потом — в отделение. Там их заставили подписать бумаги, что в лозунгах не содержалось призывов к свержению конституционного строя и разжиганию межнациональной розни. Требовали дать пояснения к «Ы-ы-ыть!». Через два дня суд присудил всем пятерым штраф в 500 рублей.
 
III.
 
Москва, переход через Садовое кольцо
 
На переходе в ожидании зеленого сигнала светофора скапливаются прохожие. Загорается сигнал. Арт-активисты из группы «Радек», смешавшись с толпой, высоко поднимают плакаты с абсурдно-революционными лозунгами («Karl — Sex — Marx — Pistols», «Каждому по 700 $», «Микроб — убийца президента»). Москвичи невольно превращаются в участников демонстрации.  Перейдя улицу, художники дожидаются новых пешеходов и повторяют маневр.
 
IV.
 
Где-то, ночью
 
В темноте слышен шепот, звук рвущейся материи и бумаги. Наутро жители квартала созерцают высокую стену, состоящую из больших картонных коробок, скрепленных скотчем. Поверхность «стены» сплошь заклеена газетами. Крупно, по диагонали — надпись «Язык вражды в СМИ». Подойдя ближе можно разглядеть плакат, который поясняет, что возведенный «монумент» — жест протеста против разжигания межнациональной и религиозной вражды в печатной прессе. Статьи, содержащие дискриминационные выражения, подчеркнуты красным маркером. Жителей призывают бойкотировать редакции, допускающие ксенофобские реплики в своих изданиях.
 
V.
 
Рассказанные истории — пролог к анализу проблемы нового гражданского стиля. В последнее время она, возникая из разных контекстов, фокусируется и обсуждается в «оптике» взаимоисключающих подходов.
 
Для левацких движений (коммунистических, анархистских, синдикалистских) новый «интерфейс» антикапиталистического протеста — вопрос переформатирования классических левых идеологий, их адаптации к реалиям постиндустриального общества и удержания контакта с социальной базой, которая уже ни в мысли, ни в практике не собирается под категориями «рабочий класс», «народ», «угнетенные». Начиная с 1968 года, этот процесс не затихает ни на минуту. С немалым успехом.
 
Для авангардного искусства поиск стиля остается тем же, чем был всегда — рефлексией над идентичностью художника в мире культуры, средством включения в культуру потаенных, вытесненных, маргинальных смыслов. Авангард радикален. Его цель — критика социокультурной инерции, остранение и ревизия «очевидности». Конфликт с общественным мнением и архаическими институтами  — неминуемая составляющая этого процесса. Не случайно сугубо «формалистические изыски» столь часто дают политический резонанс. Опыт выставки «Осторожно, религия!» в Сахаровском центре — лишнее тому подтверждение.
 
Относительно недавно в число участников «стилистических» дебатов включились активисты неправительственных организаций и либеральная общественность. Для них актуальность темы во многом задана текущей политической ситуацией: чтобы выжить в условиях властного прессинга, стерилизации пространства масс-медиа, пассивности населения необходимо меняться самим и менять способы коммуникации с обществом. И если одни на автопилоте воспроизводят привычные жанры — «открытые письма», митинги, пикеты, демонстрации, «круглые столы» и конференции, то другие задумываются о том, как вернуть политическое влияние, как восстановить или завоевать заново доверие избирателей, как расширить круг активистов, волонтеров, симпатизантов, доноров. Отдельная строка в этих размышлениях — «оранжевые технологии» и молодежь, как носитель нового стиля.

VI.
 
«Молодежные движения и их роль в бархатных революциях» — тема, которую загодя, до появления внутрироссийских информационных поводов, отутюжили кремлевские тинк-танкисты (think tank — «мозговой центр»). Они показали публике «уши» американских спецслужб, коварно прячущихся «под масками» крупных международных фондов и гуманитарных организаций. Они разоблачили роль «трояно-конскую» сущность независимых наблюдателей от ОБСЕ и ПАСЕ. И главное — им удалось навязать мифы о сербском «Отпоре», грузинской «Кхмаре», украинской «Поре». Эти движения заклеймили как студенческую массовку, проплаченную и слегка обученную заморскими магами пиара и агитации. Российские СМИ, идя на поводу стереотипа, не удосужились приглядеться к «пацанам» и сразу сосредоточились на фигурах заказчиков и дирижеров. Причем, делали это так увлекательно, что в собственноручно сшитую легенду поверили ее творцы в очочках и с улыбками чеширского кота. Получился прямо-таки «коллективный Флобер», мучающийся желудком после литературного отравления мадам Бовари. Как еще объяснить залповую серию публикаций, содержащих единственный посыл — отсечь оппозиционных политиков от студенческих протестных движений?
 
Не балованная вниманием российская молодежь сильно удивилась, когда обнаружила, что за ее гражданской позицией ухаживают с нездешней силой. Взамен прожорливых и бестолковых «Идущих в месте» с помпой стартовал «антифашистский» проект «Наши». Его костяк составили футбольные фанаты. Они, как истинные борцы с ксенофобией, искренне обрадовались перспективе  помахать кулаками с государственным, национал-патриотическим смыслом. Из той же серии — правда в режиме пародии на пародию — движение «Ура!», учрежденное «Родиной».
 
Левая оппозиция в очередной раз принялась отстраивать отношения со своими молодыми и беспокойными соседями по флангу: Молодежным Левым Фронтом, Авангардом Коммунистической Молодежи, многочисленными анархистскими и антиглобалистскими группами, молодежными  контр- и субкультурами, генетически восходящим к антибуржуазным 60-ым. Оппозиция правая, в лице вытесненных из Госдумы либеральных сил, всерьез задумалась как мобилизовать деполитизированное generation «П» и запустила несколько удачных просветительских проектов. В разы возросла активность молодого «Яблока». СПС заявил о создании молодежного отделения. Растут «Идущие без Путина». Как на ксероксе множатся группы, конкурирующие за право наследования брэнда «Поры». Довершая картину, по просторам протестной активности городскими сумасшедшими носятся национал-большевики.
 
Телевизионная тишь да гладь маскирует протестные настроения. Народ притих как перед бурей. Инвесторы бегут с рынков. Интеллигенты разложили бумаги под летописи. За чередой пенсионерских бунтов назревают студенческие протесты против отмены отсрочек, ограничения доступа к образованию, коррупционных «тромбов» на пути личных карьер в бизнесе и политике. Слышно даже глухим, как в двери мнимого застоя стучится История.
 
Цветные революции на постсоветском пространстве задали сюжетный каркас. Активисты политических и гражданских организаций и все, кому не безразлично происходящее, оказываются в условиях выбора ситуативной идентичности. Набор ролей скуден, как собрания былой эпохи — «за», «против», «воздержался». Этот дефицит настораживает и сам по себе вызывает протест.
 
VII.
 
Переформулирую тему и на время «выведу за скобки» политические эффекты молодежных «оранжевых технологий». Что бы там не говорили отечественные борцы с революцией,   «Отпор», «Кхмара», «Пора!» не были политическими структурами и не захватывали власть. Их феномен — в открытии языка (символов, жестов, манеры общения), возвращающего молодежь в дискредитированные области политической и гражданской активности.
 
Профессор А. Аузан (см. публичные лекции на www.polit.ru и www.crj.ru) показывает, что новый стиль — не предмет импорта. Он вполне самостийно развивался в РФ и прошел опытную обкатку. Более того, по мнению наиболее продвинутых неправительственных организаций, он прекрасно сочетается с «гражданской классикой» (митинг, шествие, пикет, демонстрация, забастовка и др.).
 
Во избежание путаницы и приближения к сути различий, я буду называть старый стиль «практикой гражданского активизма», а новый — в память об его исторических корнях (футуризм, ситуационизм, концептуализм и др.) — «гражданским акционизмом».

Перечислю отличия. 
 
Гражданские акции всегда «направлены». В них публично заявлен субъект действия (инициативная группа, организация). Действие обращено к четко определенной аудитории и предполагает, наряду со сценарием, какую-то конкретную цель-результат.
Наиболее известные акционистские практики — перформанс, хэппенинг, инсталляция, —  вполне могут обойтись без этих компонентов, хотя и не исключают их.
 
Перформанс (performance — «представление») — это, по сути, мини-спектакль, вынесенный «на улицу». Его участники держат в голове свои роли, двигаются в продуманных мизансценах. Они закладываются на активность зрителей, на их право вносить какие-то коррективы, но главным в перформансе остается все-таки сам художник и его высказывание. К примеру, весной 2004 года питерский ОМОН дубинками откорректировал перформанс Молодежного Левого Фронта, во время которого ребята шли по Невскому в масках Путина с табличками: «Вова, домой!». Но перформанс состоялся. Акцией он не был. Хотя бы потому, что «Вовик» домой не вернулся. Из той же оперы — эпопея «Эко-защиты!», «Молодой Европы» и Молодежного Правозащитного Движения, когда акционисты, одетые в белые комбинезоны со знаками радиационной опасности, ползком «стекались» к Сухаревской башне Кремля. Люди в штатском недолго были зрителями. Не дожидаясь «ввоза ядерных отходов» в святая святых, они с озорными криками и элегантным повреждением телекамер прекратили спектакль. Но поздно. В повестку дня был вброшен вопрос об оценке лоббистских усилий Минатома.
 
Хэппенинг (happening — «случайное событие») — акт свободного самовыражения, лишенный цели и «режиссируемой» драматургии. Он ориентирован на чувства, мысли, тела непосредственных участников действа. Допустим, если вы выйдете на городскую площадь со здоровущей доской на плечах и кульком гвоздей в кармане, а затем предложите прохожим поучаствовать в опросе под названием «Загвоздка-2007» со слоганом «Забей!» — это вполне подходит под определение. Равно как и «похоронный» флэш-моб владимирских акционистов накануне президентских выборов ВВП. Он замышлялся как перформанс, а получился как хэппенинг, благодаря смекалке безымянного, но заслуженно повышенного позднее на одну звезду сотрудника милиции: оный выхватил из круга акционистов картонный гроб с могильным крестом и надписью «Демократия» и… сбежал под вспышки фотоаппаратов и хохот прохожих. Журналисты местных СМИ легко адаптировали сюжет к редакционной политике своих изданий: желтая пресса стебалась над «молодой богемой», жаждущей нетрадиционных развлечений; оппозиционные газеты сочувствовали «молодым диссидентам», отважившимся на публичное выражение протеста; официозные издания рычали на «безответственную молодежь», попавшую в лапы платных провокаторов. Столь же разнообразен был образ события в интерпретации самих участников: кто-то «давил в себе раба», кто-то призывал к бойкоту запрограммированных выборов, кто-то «шел за компанию», а кто-то хотел показать, что в городе есть силы сопротивления.
 
Инсталляция (to install — «устанавливать») — это, если не вдаваться в подробности, использование обычных предметов и обычного пространства в художественных целях. Они как бы изымаются из обыденного оборота, «перекодируются» и вовлекаются  в символическую игру. Так, здание Басманного суда обречено на то, чтобы со временем стать музеем судебной несправедливости; апельсины, врученные Глебу Павловскому, теряют природные свойства; «Золотая кувалда», доставшаяся от Коалиции «За демократическую АГС» полковнику Пермского облвоенкомата, ценна в качестве антирекламного артефакта. Представьте теперь, как молодежная организация под названием «Жареный петух» распространяет по столице леденцы и листовки с бодрым слоганом «Мы клюнем!». А «бабы» с пустыми ведрами из Женского Антимилитаристского Батальона (ЖАБа) под окнами Министерства обороны? А февральские марши «пустых кастрюль», напоминающие версальский поход разъяренных французских женщин в 1789-ом году?
 
VIII.
 
Акция хочет, чтобы ее услышали. Причем, чтобы в ней услышали именно то, что она хочет сказать. Оттого-то ее язык (лозунги, визуальное оформление, действия) стремится к предельной ясности, лаконизму. Перформанс, хэппенинг, инсталляция всего лишь организуют пространство, экранирующее мысли, чувства, желания зрителей и участников.
 
Что, черт возьми, может означать «Ы-ы-ыть!»? Что имели ввиду стадно-мычащие дети? В чем смысл провокации «Радека»?
 
Почему нельзя без кучерявостей и клоунады рубить правду-матку?
 
Давайте попробуем:
 
- Дети, кабы могли, произнесли бы примерно следующее: «Дорогая учительница, знаете ли вы про права, некогда зафиксированные еще в  Женевской Декларации 1924-го года и развитые в ООНовской конвенции о правах ребенка 1989 года? Не стоит ли вам освежить в памяти основные положения ФЗ № 124 от 24 июля 1998 года? Вы отрицаете нашу индивидуальность. Вы ставите под сомнение нашу способность быть творцами, а не потребителями истории. Что ж, мы докажем, насколько не боги обжигают горшки».
 
- Антиглобалисты из новосибирской «САТ» выставили напоказ свое отношение к «обществу спектакля», сделали видимыми виртуальные клетки современных  нравов, норм политкорректности и стереотипов обывательского мышления. Они предвидели, что в головах сотрудников милиции произойдут сложные химические реакции: на их глазах происходило нечто явно неправильное, возмутительное, но как юридически обосновать свой порыв к запрету и наказанию? Как увязать «Ы-ы-ыть!» и «угрозу общественной безопасности»?
 
- Левацкие художники из «Радека», превращая в демонстрацию случайную толпу прохожих, на самом деле профанируют и делают доступной для понимания технику манипулирования общественным сознанием. Ведь если «снять картинку» с события и тиражировать ее в масс-медиа — получается абсолютно правдоподобный продукт. Чем, скажите на милость, их «шалость» отличается от того, что творят режиссеры, микширующие сюжеты о протестах пенсионеров против монетаризации льгот?
 
- И, наконец, картонная стена-баррикада с языком вражды, особенно если ею перегородить какой-либо вход, символизирует барьеры, мешающие жить в мире взаимопонимания, уважения и отсутствия дискриминации. Все что нужно — снести эту стену к чертовой матери, сжечь, разорвать на куски. В надежде, что журналисты опомнятся и станут более внимательны к достоинству своих читателей.
 
Эти «пояснения»  легко заменить на любые другие. В акционизме «производители» событий и их наблюдатели уравнены в правах: ни у кого нет монополии на «истинное» истолкование. С этим согласится даже классик пражской школы, который n-цать дней спустя после убийства эрцгерцога Фердинанда и объявления о принудительной мобилизации пересекал Вацлавскую площадь на инвалидной коляске, в фуражке с блестящей кокардой и букетиком цветов на лацкане пиджака. Полицейские отдавали честь, видя, как он героически размахивал костылями и повесткой в призывную комиссию. История сохранила его клич «На Белград!», а «Пражская официальная газета» — оперативно пророненную слезу в заметке «Патриотизм калеки».  Швейк, браво!
 
IX.
 
Российское общество сильно фрагментизировано, разбито на почти не перекликающиеся группы. Они, в сущности, мало знают друг о друге. Это становится почвой для проецирования на «соседей» собственных ожиданий, страхов, разочарований. Институции, которые, по идее, должны бы выступать в роли медиаторов и выражать различные политические, социокультурные, национальные идентичности (органы государственной власти, партии, система образования, церковь, масс-медиа) подчас сами выступают в качестве трансляторов коллективных фобий и агрессивности.
 
В этих условиях гражданские акции воспринимаются обществом и в особенности молодежью как попытки мобилизации в пользу каких-то темных, скрывающих тайную корысть, сил. Что говорить, если тех же многострадальных пенсионеров кто только не пытался «накрыть своим флагом», приписав стихийную активность действию партийно-пропагандистских машин. Как следствие — тотальное отчуждение и недоверие к любым формам публичного жеста. Обыватель бежит в свою «нору» (дом, работа, ближний круг), вверяется «честному обману» индустрии развлечений, уходит в экстравагантные хобби. Он не хочет, чтобы им манипулировали. Ему надоело разгадывать ребусы политического рынка и разбираться в миражах, выдаваемых за реальность. Им движет противоречие: жажда подлинности и страх, что подлинная картина «раздраенного» мира невыносима. Как нормальный человек, он не может не реагировать. И как человек частно живущий, наделенный остаточной аллергией на «совковую коллективность», — он хочет, чтобы его действие было только его действием. 
 
Этому запросу отвечают именно акционистские практики (если не брать их радикальные варианты). Они, как правило, анонимны (нет нужды опасаться, что кто-то переприсвоит сигнал), ироничны (расколдовывают демонизированный мир диктатуры, олигархии, международного терроризма и «пятых колонн»), эмоционально солнечны (снимают напряжение, дают почувствовать присутствие «близких незнакомцев») и безопасны (основаны на принципе активного ненасилия). 
 
Мною охотно по-читаемый Александр Аузан примером «нового гражданского стиля» приводит московскую инициативу против перекрытия дорог и разъездов «боярских кортежей» с мигалками. Радиостанция «Серебряный дождь» призвала своих слушателей повязать на машину белую ленточку в знак поддержки протеста. Вскоре даже некоторые милицейские уазики щеголяли белыми полосками. Люди, видя масштаб солидарности и количество единомышленников, радовались, как дети. Результат? Стало меньше «членовозов» на дорогах? Бог весть. Но разве не результат — чувство общности, «зримость» общественного мнения, вера в возможность коллективного действия?
 
X.
 
В публичном пространстве последних лет молодежь была представлена играющей в КВН, «клубящейся» на дискотеках, воюющей в Чечне, сверкающей запонками на фоне электронных офисов. Молодежные организации не признавались самостоятельной политической силой. «Молодыми политиками» называли клерков из штабов избирательных кампаний. Ни одна из партий не делала серьезных ставок на молодежь, как электоральную группу с специфическими интересами.
 
Ситуацию изменили акции прямого действия. Набив руку на яйцах и майонезе, в августе прошлого года национал-большевики произвели захват кабинета министра Зурабова. Они же в декабре оккупировали одну из общественных приемных президентской администрации. Молодые «яблочники» залили краской мемориальную табличку в честь Андропова на Лубянке. Юные рогозинцы пытались протащить кого-то в медвежьей шкуре на съезд «ЕдРа». Акций было много. Их объектами, как правило, становились «знаки  режима»: лик ВВП, официозные празднества вроде 3оо-летия СПб, «Михалковы» и т.д. Действия активистов разрушали символическое поле властного дискурса и работали позывными для потенциальных сторонников. Экстрим вошел в моду: звучат радикальные заявления, с гордостью демонстрируются  стигмы от конфликтов с «охранкой» и списки политических заключенных. Даже интеллигентный Илья Яшин, надышавшись майдана, величает «бойцами» и «боевиками демократии» друзей по «Яблоку» и «Обороне», чем пугает ученых мужей из «Либеральной миссии». Нацболы так вообще орут «Да, смерть!» при виде любого путинского сортира.
 
Слов нет, «ходящего вместе» с «нашими» Якеменко ждет свой «сугроб». Придет срок и его шефы получат счет от избирателей и будут списаны за негодностью. Вопрос не в том, когда это произойдет; вопрос — как это будет? В его контексте стиль поведения молодежных лидеров — индикатор серьезный. Нет никаких гарантий, что грядущие события пойдут по образцу бархатных революций. Куда вероятней пугачевская вольница с баварским пивом, греческими рубашками, песьими головами, притороченными на капоты «лэнд-роверов». Этот сценарий с радостью обеспечат парни из обоза правящей элиты. Не где-нибудь, а на проправительственном www.kreml.org появляется статья А. Дугина с такими словами: «У людей должен быть определенный боевой настрой. Человек должен понимать, что, во-первых, он смертен и рано или поздно умрет. Во-вторых, он должен помнить, что у него есть Родина, и он ей обязан всем. И в третьих, если он мужчина, то должен за свои идеи сражаться, получать и наносить травмы. Это жизнь, а жизнь — всегда борьба. За свою Родину, за свои идеалы и ценности. Поэтому удержать людей — не главная задача. Главная задача состоит в том, чтобы поднять людей, потому что русский народ сейчас глубоко спит, абсолютно разложен постсоветским состоянием и либеральными реформами. Он находится в состоянии невменяемости. И задача сейчас состоит не в том, чтобы его контролировать, а в том, чтобы просто растолкать. Его надо поднять и заставить мобилизоваться». 
 
Не стоит уподобляться верховному опричнику всея Руси. Оппозиция авторитарной власти должна предлагать людям другие методы. Их подсказывает  знаменитый «коан» Григория Померанца: ««Группа людей заперта в клетке вместе со стадом агрессивных обезьян. Ключи в руках обезьян. Тот, кто пытается захватить ключи силой, сам становится обезьяной. Как выйти из клетки?»
 
XI.
 
Сербский «Отпор» получил в России репутацию мотора государственного переворота, свергнувшего Милошевича и «открывшего ворота» НАТОвской оккупации. Как сенсационный компромат российские СМИ подавали открытые сведения о поддержке «Отпора» организацией Freedom House, фондами Сороса, Фридриха Эберта и Конрада Аденауэра. Позже, во время грузинской « революции роз» и «помаранчевой» революции в Украине зрителям в детективном ключе сообщали, что сербские активисты – Станко Лазендич, Александар Марич, Иван Марович — работали тренерами «Кхмары» и «Поры». Общественное мнение россиян готовилось к логичному выводу: спасение государства и устранение угрозы территориальной целостности страны зависит от того, насколько жестко власть сумеет прижать к ногтю «пятую колонну».
 
Чары политтехнологов разрушают факты. «Отпор» не был лоялен структурам НАТО. Он не являлся инструментом в руках политической оппозиции. Он был массовым студенческим движением, чьих участников объединял протест против любых форм насилия и милитаризма. С чьей бы стороны они не проистекали. Отстаивая открытость страны, студенты не кидались штурмовать парламент, не противились арестам и репрессиям. Они просто выходили на площадь и несли с собой флаги Германии, Великобритании, Новой Зеландии, гоночной команды «Феррари»… В ответ их обвиняли в отсутствии патриотизма, в отказе сомкнуть ряды перед «врагом у ворот». Однако, и этот упрек не действовал. Белградцы видели, кто вывел молодежь к мостам над Савой и Дунаем во время первой НАТОвской бомбардировки. Даже в той драматической ситуации студенты не изменили себе и помогали переживать страх через юмор: одевали майки с надписью «Target», посылали противнику телеграммы после того, как был сбит самолет F-117 («невидимка»). Писали: «Простите, мы не знали, что Вы невидимы».
 
У движения не было иерархии, не было формального лидера. Были коллективные символы, общая информационная сеть и навыки автономной координации микрогрупп, была программа, знакомая каждому, кто когда-либо интересовался жизненным путем Льва Толстого, Махатмы Ганди, Мартина Лютера Кинга и др. Зайдите на сайт «Поры» — там те же идеи. Может быть российским борцам с оранжевым настроением запретить Ганди? Он же ужас что себе позволял: «Революция без применения насилия — не программа захвата власти. Это программа преобразования взаимоотношений между людьми, ведущая к передаче власти».
 
Медитации над «коаном» Померанца дают только один рецепт: получить ключи и выйти из клетки можно только очеловечив обезьян.
 
XII.
 
Недовольных путинским проектом авторитарной модернизации — пруд пруди. Но их недовольство автоматически не зачислишь на баланс оппозиционных партий. Новый закон о выборах, повысивший барьер прохождения в Госдуму, требует от них изменения качества работы с избирателями. Разменом лояльности на дольку админ-ресурса и телеэфир эту проблему не решишь. Виртуальные контакты должны быть заменены хлопотными прямыми коммуникациями и переговорами с очень неудобным, но отрезвляющим партнером — с неправительственными организациями (НПО).
 
Первый шаг в эту сторону — Гражданский Конгресс 12 декабря 2004 года. Увы, для партий он оказался неудачным. Присутствовавшие на Конгрессе политики авансом сочли делегатов естественными союзниками и пытались наэлектризовать зал мобилизационной риторикой. С ее пафосом все были согласны. Однако никто не торопился подписывать «общественный договор» без подробного обсуждения его условий и гарантий со стороны «тираноборцев». Как показалось, лидеры «Комитета-2008», СПС, «Яблока» и КПРФ ушли несколько разочарованными «катакомбными» установками «третьего сектора». По сути, они получили тот же ответ, что и власть, проталкивающая идею Общественной Палаты. Лидеры гражданских организаций отказались «торговать» позицией своих активистов. 
 
XIII.
 
Есть сомнения, что оппозиция и ее «комсомолы» создадут нечто похожее на массовые протестные движения. Даже если сделают кадровый апгрейд и начнут общаться с избирателями. Причин для сомнений как минимум две: 
 
- Оппозиция — участник политического процесса и, следовательно, заинтересованная сторона. Ее призыв к мобилизации активизирует убежденную часть электората, но не население в целом. Ошибочно позиционировать мнение оппозиции как голос всех россиян, противостоящий одинокому диктатору и его свите. Запрос на авторитаризм исходит не только бюрократии, но и от значительной части общества, отказывающейся быть совершеннолетней и ищущей, кому передоверить заботу о себе, любимой;
 
- Публичная оппозиционность при нынешнем раскладе — удел героев. Однако, сейчас не XIX-ый век. Этика героизма и исторической пассионарности противоречит ценностям общества потребления. Это, собственно, демонстрирует пример «вышедших на улицу» молодежных политических организаций. Образы НБП, «Обороны», Авангарда Коммунистической Молодежи при всей своей идеологической непохожести, сблизились по радикальности эмоционального настроя, драйву противостояния, энергетике прямого действия. Никто не отрицает их самоотверженность. За символические атаки на режим ребята получают реальные сроки и побои. К сожалению или к счастью, но их поведение не становится образцом для подражания сверстников.
 
Пора признать: революционный пыл пугает обывателей не меньше, чем произвол бюрократии, рост национализма и агрессивности. Все хотят жить: не выживать, не переживать, а проживать — себе в удовольствие и, желательно, в ладу с другими. Без крови, потрясений, политического аларма, зашкаливающих эмоций. Даже молодежь, ищущую лекарство от пресной обыденности и «бесперспективняка», не возбуждает амплуа благородной жертвы и баррикадного мученика. Одно дело — купить майку с Че Геварой, субкоманданте Маркосом или Эбби Хоффманом, совсем другое — быть ими. Иные, конечно, не прочь возложить гвоздичку на постамент и отвести страничку в энциклопедии для бессеребренников, безумцев и глашатаев утопий, но для себя, как правило, избирается мечта о личной карьере и профессиональной состоятельности. Это не значит, что молодежь заражена вирусом тотального конформизма. Чай, не слепые. Просто это поколение отчаянно не хочет стлать себя навозом для потомков.
 
XIV.
 
Пожалуй, неправительственные организации и их лидеры более адекватно видят свою роль в текущем процессе. Насколько могу судить, большинство из них отказалось от участия в набирающей обороты политической схватке на чьей-либо стороне. Что это — трусость, забота о сохранении инфраструктуры гражданского общества, развернутой с таким трудом и старанием?
 
Ни то, ни другое. Когда Александр Даниэль из «Мемориала» пишет, что «смысл правозащитной активности, всегда и везде, — в несовпадении со стилистикой поведения, задаваемой эпохой» (31.12.2004, www.hro.org), он отнюдь не оправдывает гражданской пассивности или малодушия. И не претендует на нишу нейтрального наблюдателя, судьи или «отшельника». Скорее, он защищает ценности, которые собрали людей в третий сектор — ценности, до сих пор не слишком уясненные политиками и предпринимателями.
 
Общество по инерции видит в «общественниках» наследников диссидентской поры. Отчасти это оправдано: в числе лидеров НПО много людей, чья репутация сложилась в эпоху противостояния тоталитаризму. Естественно, что они по-прежнему задают тон и пользуются авторитетом. Их идентичность a priori предполагает некий элитарный ригоризм, то есть — бескомпромиссность в отстаивании ценностей достоинства и прав человека, не зависящих от смены политических режимов, колебаний общественного мнения и экономической конъюнктуры. В этом смысле очень показателен эпизод, произошедший на правозащитной конференции в Покровском (декабрь, 2004). Ведущая сессии  «PRаво на известность» — Лена Тополева из Агентства Социальной Информации — пригласила в качестве внешних экспертов людей, который относительно современной правозащиты — ни в зуб ногой, зато — доки по части репутационного капитала, сегментации целевых аудиторий, позиционирования товаров. Надо было видеть, как зал реагировал на вопросы вроде «Что вы продаете?» и «Какие дефициты на вашем рынке?». Кончилось тем, что встал Борис Крейндель из Томска и заявил, что он отказывается анализировать миссию правозащитника в категориях рынка. И вообще, мол, честному человеку никакой «пиар» не нужен.
 
Эксперты неуклюже изобразили смущение, хотя заочно подозревали правозащитников в «извлечении символической ренты из статуса штатной оппозиции всему и вся». Зал погрузился в созерцание дилемм, известных со времен выпуска сборника «Вехи». «Пиарщики» отчалили вежливо кланяясь и чуть ли не цитируя хрестоматийное «страшно далеки вы от народа». 
 
На самом деле причина взаимоотторжения была не в отказе экс-диссидентов переводить Декларацию прав человека на язык коммунистов и либералов, бюрократов и тинэйджеров, яппи и киберпанков. И не в зацикленности на сизифовой практике «малых дел», противопоставляемой «чего изволите?» рынка и глобальной политической инженерии. Просто у собравшихся была другая точка отсчета. А именно — права и достоинство человека. Их ценность нельзя внедрить ни рекламой, ни пропагандой. Если они и рождаются, то только в индивидуальном самосознании. И по наследству не передаются.
 
XV.
 
Нельзя ставить знак равенства между проектом оппозиции авторитаризму и судьбой оппозиционных партий. Последние не вправе рассчитывать на общественную поддержку лишь оттого, что они противопоставляют себя Кремлю. Даже вернувшись в парламент, они не дадут гарантий изменения качества самой системы.
 
В этом смысле проект ненасильственной революции, как способ восстановить политическую конкуренцию, обновить элиты, гуманизировать общество, не мыслим без массового гражданского участия, без критической переоценки привлекательной ныне идентичности социального робота («мой офис — моя крепость») и укрепления ценности образа гражданского активиста. Потому-то проблема замены гражданского стиля — не вопрос эстетики или дизайна протестных акций. Это вообще не «косметическая» задача.
 
Для оппозиции новый гражданский стиль — средство коммуникации с обществом в условиях цензуры и общественной аллергии на политику. Для самого же общества новый стиль — приемлемый способ выражения неангажированной гражданской позиции, которую следует воспринимать не как присягу в пользу той или иной партии, а как избирательский наказ, который в равной степени обращен и к оппозиции, и к властям, и к тем новым политическим силам, которые готовы выйти на арену.
 
Известно только, чего в этом заказе нет — запроса на гражданскую, классовую, межэтническую и любую другую войну. Хватит, навоевались.
 
XVI.
 
Не «Отпор», «Кхмара» и «Пора!» сметали коррумпированную элиту. У них совершенно другие заслуги. Главная из них — контроль над прозрачностью выборной процедуры и отказ противоборствующих политических элит от вооруженного насилия. Именно молодежь при помощи профессионалов из гражданских организаций заставила политиков выяснять отношения там, где им это положено делать по закону — в парламентах, во время избирательных кампаний, телевизионных ток-шоу.
 
Можно вслед за российским истеблишментом на все лады фантазировать по поводу того, кто стоял за молодежными движениями, кто их финансировал, кто учил кормить приезжающих в Киев сторонников Януковича  и втыкать цветочки в щиты «спецназа». Можно предсказывать скорое банкротство политических сил, пришедших к власти после повторного голосования. Можно издеваться над карнавальной атмосферой майдана с его концертами, палатками, оранжевыми ленточками, боем по жестяным бочкам и братаниями.
 
Однако, факты останутся фактами: острейший политический кризис был разрешен только благодаря тем, кого долгое время считали неразумными пешками. Среди этих «пешек» было много молодых лиц, прошедших школу организаций третьего сектора. Далеко не всех из них устраивал кандидат Ющенко. Но еще больше их не устраивал вариант, при котором их будущее определяли сговором и манипуляциями.
 
Секрет бархатных революций, как ни бейся, не раскрывается при анализе «политических технологий». Технологии «бесполы» и доступны для использования любой из сторон. Выигрывает тот, кто первым признает истинность слов, некогда произнесенных Вацлавом Гавелом: «Любовь и правда одолеют ложь и ненависть». Это может сделать власть. Или оппозиция. Или — и те, и другие под нажимом уставшего врать и ненавидеть народа.
 
XVII.
 
Нельзя от студента-первокурсника требовать глубоких суждений по Налоговому кодексу, административной реформе и пенсионному страхованию. Он — не специалист. Но и его гражданской квалификации хватит, чтобы оценить последствия гражданской войны на Кавказе, изменения Конституции, ликвидации федерализма, ограничения свободы СМИ. И тем более он в силах понять, что сулят ему лично тотальная коммерциализация и ограничение доступа к образованию, милитаризация, марши в составе «наших» бригад.
 
Слава Богу, продвинутые студенты из мегаполисов, в которых решится судьба «оранжевого проекта», не подпадают под описание среднестатистического взрослого, данное И. Дзялошинским (президент Правозащитного Фонда «Комиссия по доступу к информации»): «Если раньше люди строили свою личность на основе непосредственно практического опыта и сведений, полученных в ходе личных контактов, — от бабушки, от дедушки, от мамы, от папы, от друзей во дворе — именно там мы получали жизненные стандарты, образцы поведения, учились жить. Сейчас наш с вами личный контакт ограничивается очень узким сегментом, а именно: встал утром, почистил зубы, побежал на работу, на работе в минимальном окружении 1-2 человек провел 8 часов, прибежал домой, поел и сел к телевизору. Это весь твой жизненный опыт. В отпуск съездил куда-то на две недели. Что ты еще в жизни видишь?».
 
Студенты не зажаты между стенками работы и телеэкрана. У них есть окно в Интернет. Есть более широкие горизонты межкультурного обзора. Гипнотические пассы строителей «потемкинских деревень» лишь по касательной задевают их глаза и уши. Они еще не встроены в машину круговой поруки, страха и лицемерия, хотя, как правило, еще не имеют «стержня» и внутренней веры, чтобы вставить палку в ее колеса.
 
«Сватовство» этого слоя под знамена политических сил, скорее всего, закончится ничем. Голодные парни из общежитий привычно дождутся избирательной страды и заработают на пельмени, клея листовки. Они же ухмыльнутся, глядя на кулаки радикалов, выброшенные в небо. Никому не светит роль холопа, у которого чубы трещат за панов. Зато большинство с радостью возьмет в руки те два транспаранта, что новосибирская милиция отняла у антиглобалистов. И скажут «Ы-ы-ыть!». И будут рассказывать новые анекдоты про Вовочку. И выйдут на флеш-моб, если не будет фальши.
 
Не стоит недооценивать подобные вещи. Та же польская «Солидарность» тоже начиналась с «ерунды» и «стёба». Марек Новицкий любил вспоминать на лекциях, как лихорадочные приказы Ярузельского, изданные с намерением «подморозить» страну, пародировались в идиотских воззваниях вымышленного генерала Пумперникеля. Варшавяне читали лозунги вроде «Объединенные оперативные штабы войск НАТО и Варшавского Договора объявляют предстоящее 9 мая Всемирным днем Гонки Вооружений!» и давились от смеха. Смех освобождал от страха, учил видеть власть «голой». Тот же эффект — у мартовского марша балалаечников в Перми, играющих в честь министра обороны и его идеи отмены отсрочек. Балалайки не вызовут злобы, не призовут к оружию, не побудят играть на опережение электорального цикла.

XVIII.

Самое смешное — все очень серьезно.
 
 
Артем Марченков, слушатель Московской школы политических исследований, г. Владимир, 19.04.2005
взято с http://www.msps.ru/?page=102&module=256&id=67

<-- на главную